Семён Аркадьевич Непомнящий, всенародный слесарь-бытовик, матершинник и хулиган.
Сейчас начну рассказывать истории…
Значит, так: мы сами — родители мои — брянские, но, когда война началась, эвакуировались в Усть-Катаб, в Челябинской области. Отец мой был крановщиком на Дормаше, тогда назывался: завод имени Кирова, и им всем бронь дали. Давали каждой семье товарный вагон, туда три тонны угля, несколько бочек воды, картошка, дрова, хрено-моё, и весь наш клан Непомнящих выехал на Урал. Выжили за счёт галош — дед собирал по свалкам галоши старые, клеил их резиновым клеем… бензином разводили резину, получался клей, а за бутылку бензина, между прочим, можно было лишиться брони запросто, если найдут… клеил, зачищал, и вот за счёт этих галош выжили. А батя крановщиком пахал, стахановцем был, гаубицы грузил день-ночь, не глядя. И вот там мы с братом и родились, я в сорок шестом.
После войны вернулись в Брянск, батя сразу в автоколонну устроился, и там так до конца и проработал, две записи в трудовой книжке, могу показать. Так что детство моё всё прошло в Брянске. В нашем доме десять семей жило — свой дом, не барак, просто жили все вместе.
А в шестьдесят четвёртом году батя мой самого Утёсова возил, прикинь?! Как сегодня помню: приезжает в Брянск Утёсов; начальник автоколонны — Пирожок его фамилия, Мейр Абрамович, вызывает отца, говорит: слышишь, приезжает наш земляк, иди его на вокзале встреть. А батя на идиш хорошо разговаривал, и с Утёсовым начал разговаривать. Тот говорит: у тебя дети есть? Есть. Ну, и дал папе контрамарку. И я с этой контрамаркой сидел в ДК БМЗ на третьем ряду, в партере. А Утёсов же приколист, хоть никакого образования у него и не было нихрена. И вот встал из оркестра тромбонист… а музыка такая… ну, наши играют, знаешь как, да?.. и вот тромбонист встал и кааак дал на тромбоне — и люстра зашаталась, натурально, огромная такая. Утёсов говорит: Моня! Моня, тише, люстра упадёт, а у нас столько денег с собой нету. Зал лёг прямо. А я вот запомнил.
Детство у нас какое было? Овраг, футбол. Девчонки с нами на воротах стояли, да ты что! Участковый у нас был Федин, хороший мужик, у всех дома «жулики» в электрических патронах стояли, а он ничего, делал вид, что не замечает. Зовёт:
— Непомнящий, иди сюда.
— Что такое?
— Чужие ходят?
— Нет.
— Курите?
— Нет.
— Картошку печёте? А моя где картошка?
Мы всегда на него картошку пекли, знали, дядь Серёжа придёт. Почистит: соли давайте, змеи… Посыпет, поест:
— Так, ребятки, картошка была невкусная, но спасибо, есть хотелось. Всё, я пошёл. Только не курите. И в карты не играйте.
А мы и не курили. В клёц играли. Игра такая.
Учиться не сильно-то хотелось. И я после школы сразу пошёл на механика пишущих и счётных машин, учеником к Харитонову, инвалиду без ноги, он сидел на углу Фокина и Калинина. За рестораном «Берёзка» (это где сейчас «Лео пицца» на Набережной) был колбасный магазин, а денег я ещё не заработал. Жрать охота… невозможно как. Заходишь в колбасный, минут пятнадцать вдоль прилавков побродишь, понюхаешь, выходишь — уже наелся. Одним запахом. Серьёзно! Потому что колбаса была какая? Например, мозговая: на хлеб мажешь, а она как масло, ммм… А ливерка? Да сейчас такой ни за какие деньги не купишь!
После армии, правда, пошёл на завод, там уже стал слесарем шестого разряда, на БМЗ ещё немного… Начальник цеха матери моей звонит, жалуется: меня Семён опять послал туда-то и туда-то! А она ему: слушай, не лезь к нему, не лезь, понимаешь? Если он сказал: не буду делать, значит, не будет… А потом мне умный человек говорит: бросай ты это дело, иди ключи точить. И вот точу уже пятьдесят два года!
Я когда в Израиль однажды приехал, попал в частную типографию, а там накануне какой-то мужик пришёл и попросил клише поправить. И у них не получается ничего. А тут дочка моя рядом сидела, маленькая ещё, говорит: завтра папа приедет, он тебе любой инструмент исправит. И я, правда, приехал, очки надел, клише на наждаке поправил, подогнал всё, а потом ещё ножницы наточил, свёрла наточил, всё, что просил, всё сделал. Хозяин говорит: переезжай, я те сразу даю денег. Не, отвечаю, я Брянск ни на что не поменяю. Честно скажу: я бы себя там нашёл, но не хочу; во-первых, жарко очень, во-вторых, больно все умные, не люблю, когда больше меня знают. Так и живём, вся семья там, а я здесь…
А ещё однажды к другу в Феодосию приехал. А наждака-то у него и нету. Циркулярка есть? Есть. Открывай её, говорю, нахрен — ну, голова-то работает, да? Купили камень, поставили на циркулярку и начали точить… соседи все пришли, кому наточишь — ну, сколько дадут, и ладно. Калитки начали делать… другу сначала сделали из профиля, красивую: в яблони закрепили, загнули под радиус, выровняли, перемычки приварили — вещь! Сосед говорит: и мне такую сделай. И мы как начали… А что там? На пляже неделю полежишь — уже всё. Давай работать.
Самый старый я по Дому Быта, чтоб ты знал. Ещё работаю, когда хочу. Когда не хочу — не работаю. Смену себе подготовил, пусть теперь он сам. Если уж что-нибудь совсем сложное, тогда меня вызывают… ключи сейфовские, например, их только вручную нужно, напильником. Ключ родной замеряешь, штангелем размечаешь, ножовочкой выпиливаешь, надфилем доводишь. Какая «болгарка»?! Я болгарку вообще боюсь, ножовкой всё режу, по-стариковски. Каждый ключ нужно по десять-пятнадцать раз мерить. Скрупулёзная работа. Ночью делаю, люблю, чтоб никто не мешал.
Сейчас руками никто не хочет делать. Например, самовар потёк — сразу ко мне, запаяю. Флейту принесли — никто запаять не мог. Через два часа зашли — готово! Денег не взял, пацану потому что. Пацан на флейте играет, маленький, а она сломалась — плачет. Всегда смотрю, с кого деньги брать, с кого нет… Ножи делал: шведские подшипники мне расковывали на заводе, в них сталь отличная, и точил. Штук двадцать было, все раздал; как поддашь — раз, и отдал. Один остался.
…Сейчас в больнице лежал, у нас там один туз в палате. Я ему говорю: ну и чудак ты! На букву мэ. Мне передачку приносят, я сразу на общий стол, а ты по углам ныкаешь, а у тебя зарплата под миллион. Меня даже хирург выгнал: пошёл ты, говорит, Аркадьич! С тобой, говорит, невозможно, как только обход, ты тут как тут и мозги всем компостируешь. Но никто на меня не обижается, я же знаю, с кем шутить. Тут деда одного положили, пришли к нему жена и дочка — и весь мозг бедолаге вынесли. Я сидел, сидел, как заору: ну-ка, брек отсюда, на дачу! Сидят тут, на планшете в карты играют! Дед уссывается, а тётки побежали к хирургу на меня жаловаться. Он им: а что я с ним сделаю? Они обратно к деду: давай мы тебя в другую палату переведём, подальше от этого хулигана. Ага, щас, говорит, всё брошу и пойду от Аркадьича. В общем, отбил старика. Я выписывался, в палате чуть не плакали: с кем теперь разговаривать-то?
фото автора
Тот еще тип, судя по всему. Не очень приятный.
שטיל, סייַדן איר וויסן
это всего лишь личное мнение было )
Просто человек, просто знает свое дело!